Дар в наследство (СИ) - Alex O`Timm

Допросы начались уже на следующий день. Проблема состояла еще и в том, что большинство людей, с кем я сталкивался, говорили либо по-английски, либо на местном языке. Как выяснилось, мой плот прибило к острову Сулавеси, принадлежащему Индонезии, а сейчас я находился в городе Палу, столице Центрального округа. Пока нашли человека, сносно знающего испанский язык, прошло как минимум два дня, в течении которых, до меня пытались достучаться на всех индонезийских наречиях, которых как оказалось было больше двух десятков, не веря ни чему. Как оказалось чуть позже, меня приняли за советского шпиона, и искренне недоумевали, как можно забросить в Индонезию шпиона, не знающего не местного, ни английского языка. На мой невинный вопрос, что я могу выяснить, не зная местного языка? Мне вполне резонно объяснили, что это далеко не факт, и что я вполне могу скрывать это знание, по каким-то одному мне понятным причинам.

Всю следующую неделю, меня допрашивали, как на Испанском, так и неожиданно перескакивая на Индонезийский язык. Но видя, что я не проявляю совершенно никакой реакции, переключились на тот язык, который я понимал. В основном интересовались, как я сюда попал, и с какой целью покинул борт судна. Что интересно, вопрос, желаю ли я вернуться обратно в СССР, так ни разу и не был озвучен. Хотя честно говоря, я даже не знаю, чтобы ответил по этому поводу.

С одной стороны, там в Узбекистане, был налажен мой быт. У меня имелся дом, хорошая работа, о семье я к этому моменту уже не думал, прекрасно помня слова, брошенные Эльвирой в мой адрес. Как говорится: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И помня эту поговорку, продолжать начатые отношения, совершенно не было никакого желания. Вдобавок ко всему, я понимал, что и с работой в этой организации, которая и так находится под плотным контролем государственной безопасности, после моего, пусть даже невольного пребывания за границей, я пролетаю. Пусть не по статье, но даже по собственному желанию, меня наверняка оттуда уволят. И скорее всего не только меня, но и тестя, найдут причину. Ведь именно он хлопотал за меня, выискивая место в той организации. А раз так, то в доме у меня появится еще один враг, который в итоге найдет способ подставить меня, и надолго запереть за решеткой. Связей на это у него хватит. А скорее просто сдаст меня в КГБ, рассказав о моем даре, в итоге придется лечить всех подряд разглядывая небо через перекрестье металлических прутьев. Вот и выходит, что, вернувшись в СССР, я в лучшем случае окажусь там, откуда по словам женушки меня и вытащили.

Продать дом и вернуть деньги, мне не позволят, скорее выйдет так, что дом покупал тесть, на свои деньги. Хотя по большому счету все так и выглядит, и об этом супруга тоже говорила. Вы итоге меня просто вышвырнут из дома в чем пришел, и оформят развод. Работу придется искать, где-то на стороне, и скорее всего, мне очень повезет, если я вообще останусь на свободе. Наверняка за меня возьмутся органы власти и вытрясут всю душу допросами о том, как я оказался за бортом, и почему сразу, не сообщил об этом, когда добрался до берега, и не потребовал присутствия представителя советского консульства. Одним словом, я стоял перед дилеммой, либо пытаться вернуться обратно на родину, и испытать на себе все прелести советского правосудия, плюс к этому месть со стороны моей супруги, и ее семьи, или же попытаться, как-то закрепиться здесь. И прокручивая в уме, все плюсы и минусы моего положения, склонялся больше к тому, чтобы оказаться невозвращенцем. Тут же припомнился разговор, услышанный на теплоходе. Если из-за одного беглеца, изменили маршрут круиза, то что ждало этого беглеца, а сейчас и меня на родине, вернись я туда. Одним словом, я твердо решил для себя, что если такой вопрос будет задан, то буду просить убежища здесь.

С другой стороны, близкой родни у меня, фактически нет. Те же опекуны, тут же откажутся от меня, если еще не сделали этого ранее. Семья моей женушки, явно не заслуживает того, чтобы о ней беспокоиться. Если в какой-то степени, я уважал Арифа Аминовича, и его старшую дочь, то после недавних слов его дочурки, все это сошло на нет. Да и, вернись я назад, наверняка окажусь для этой семьи неугодным. А другой родни, у меня не имеется. А, раз так, то чего мне теряться? Люди живут и здесь. Пусть не в Индонезии, но скажем, где-то в Латинской Америке, я вполне смогу неплохо пристроиться. Профессия у меня есть, опыта немного, но основы я прекрасно знаю. Сдать на права, как я слышал, тоже особенных препятствий не наблюдается. Другими словами, работу я себе найду. К тому же не думаю, что меня задержат здесь надолго. Уже сейчас, я чувствую, что у многих офицеров, что беседовали со мной, зреет уверенность в том, что я никакой не шпион. Следовательно, довольно скоро меня выпустят на свободу. Вопрос, только в документах, но я надеюсь мне дадут хоть что-то взамен утраченного.

В начале декабря меня еще раз вызвали на допрос. В кабинете, где обычно проводился допрос, на этот раз присутствовал и другой мужчина. Вообще, хоть этот человек и не принимал участие в моем допросе, но было заметно, что он прислушивается к нему, а уже знакомые мне офицеры, относятся к нему очень уважительно, если не сказать подобострастно. Любой задаваемый мне вопрос, тут как бы согласовывался с этим мужчиной. Во всяком случае, офицеры постоянно поглядывали на него,ожидая одобрения, и буквально выражали неземную радость, стоило ему кивнуть, и выразить согласие с говорившим офицером. Создавалось впечатление, что это, какой-то большой начальник, хотя по виду он был гораздо моложе любого из здесь присутствующих офицеров.

В какой-то момент, он отложил в сторону документы, которые рассматривал, и издал что-то напоминающее звук:

— Э-э-э. — Присутствующие тут же заткнулись, обернувшись в сторону мужчины, а он поднял из папки фотографию моей бабушки и меня рядом с нею и произнес.

— Откуда у вас, эта фотография, и кто на ней изображен?

— Это моя родная бабушка, мать моей погибшей матери. Ее звали Мария Антоновна Овербах. А стоящий рядом с нею мальчик это я.

— Еврейка?

— Нет, насколько я знаю, ее отец был испанским коммунистом, и эмигрировал в СССР, во время гражданской войны в Испании, в 1936 году.

— У вас другая фамилия если судить по вашему заявлению и паспорту.

— Да, у меня фамилия моего отца.

— Хорошо. Скажите, что вы планируете делать дальше, вернуться в СССР, или же попытаться остаться здесь.

— В Советском Союзе, меня не ждет ничего хорошего. Близких родных у меня не осталось, за исключением брата матери, но у него своя семья, и вряд ли он обрадуется моему возвращению. Со стороны семейства жены, я тоже не вижу ничего хорошего. Тем более, что из-за того, что я оказался здесь, наверняка тесть лишился своей должности, и кроме мести, с его стороны, меня ничего не ожидает. Поэтому, я хотел бы остаться здесь. Точнее не здесь в Индонезии, а скорее где-то в США или в Латинской Америке. У меня есть профессия, испанский язык я знаю достаточно хорошо. Думаю, я найду для себя место в жизни и работу.

— Ну, что же. Это меня устраивает. Еще один вопрос: Как именно вы собираетесь легализоваться в нашем обществе. Поверьте, это не так-то просто. А находиться в стране на незаконных основаниях вам никто не позволит.

— Я слышал можно испросить — Политическое убежище.

— Что же, и меня это устраивает. — Произнес мужчина, и поднявшись со своего места, добавил. — Господа, я забираю этого человека с собой. Все необходимые документы, получите в обычном порядке, уже сегодня к вечеру, максимум завтра утром. Всего доброго.

И не дожидаясь ответа, подхватил папку с документами, он бросил мне:

— Не отставайте, здесь легко заблудиться, — и тут же вышел за дверь.

Я в некотором ошеломлении остался на месте, когда меня легко подтолкнули к двери, и произнесли:

— Иди парень! Считай, что ты вытянул счастливый билет с Джек-потом.

И я, буквально побежал вслед за этим мужчиной, еще ничего не понимая.